— Надо тебе мне отмстить, а то поссоримся, — сказал он тогда, в самый первый раз. Я испугался, потому что был совсем один в комнате. Родители уехали на ключ за минеральной водой, а бабушка пошла к соседке — одолжить кипятильник. Нашему кипятильнику перебило провод крышкой подполья. Бабушка, когда хотела лезть в подполье за картошкой или компотом, отцепляла от кипятильника шнур, который соединял его с вилкой, и подцепляла на этот шнур лампочку. Чтобы было светло. Чтобы с лестницы не упасть. А то ведь вниз лететь — ух! Костей не соберёшь. Мне, пятилетнему несмышлёнышу, эти два с вершком метра казались чёрной, бездонной норой кого-то огромного, неповоротливого, живущего глубоко-глубоко под землёй. Как-то раз, спустив лампочку под пол, бабушка нечаянно задела локтем тяжёлую деревянную крышку, и та захлопнулась со страшным грохотом, перебив мягкие медные проводки, обмотанные изолентой. Шнур с тех пор заменить было некому, отец до вчерашней ночи был в командировке, печка — так ту пока ещё растопишь, а кипяток каждое утро нужен. Вот бабушка и бегала к соседке, а меня оставляла одного минут на пятнадцать, закрыв в комнате, чтобы не покалечился чем-нибудь кухонным. В комнате калечиться было нечем. В ней были только игрушки, кровать и большущий-большущий шкаф — не сдвинешь, не уронишь. И ещё был я. И ещё вот кто-то взялся. И говорит: — Надо тебе мне отмстить, а то поссоримся. Скрипучим, тонким таким голосом.